Легенда о Смерти - Страница 6

* * *

Когда без видимой причины человек вдруг вздрагивает, обычно говорят: «Анку прошел». Если вас внезапно окликнут или если вы неожиданно натолкнетесь на что-нибудь, вы ведь инстинктивно вздрогнете? Это значит, что смерть, уже посягнувшая на вас, оставила вас, чтобы овладеть кем-то другим.

* * *

Неожиданно навернувшиеся на глаза слезы — знак того, что скоро вам придется оплакивать кого-то из близких.

Восемь предзнаменований одной смерти

Всякий раз перед тем, как умирал кто-нибудь из моих близких, я получала знак. Больше всего я была потрясена предзнаменованиями смерти моего мужа. Они были разные, пока семь месяцев он болел.

Однажды вечером я задержалась возле него допоздна и задремала от усталости на скамье рядом с постелью. Внезапно я проснулась от какого-то звука — будто окно распахнулось. «А, — подумала я, — ветер проказит». И правда, по моему лицу прошелся легкий ветерок, сырой и холодный, словно из подвала. Я вспомнила, что оставила сушиться чесаный лен в палисаднике, на изгороди, и сказала себе: «Только бы не развеял ветер мой лен!» Я поспешно поднялась. К моему великому удивлению, окно было плотно закрыто. Я бросилась к двери и открыла ее. Была светлая ночь, полная звезд. Лен по-прежнему висел на изгороди, деревья в палисаднике стояли неподвижно. Ни тени ветра.

Я не слишком встревожилась из-за первого знака, каким бы таинственным он мне ни показался. Через несколько дней после этого, к вечеру, я вязала, сидя на пороге дома вместе с соседкой. Вдруг я услышала, что муж зовет меня. А он лежал в постели у очага, в другом конце дома. Я побежала к нему. «Тебе что- то нужно?» — спросила я. Он не ответил, и я увидела, что он крепко спит, лицом к стене. Я вернулась к соседке.

— Вы слышали, как Люка меня только что звал?

— Ну да.

— Странно. Он спит, как барсук.

Прошло что-то около двух месяцев. Мужу не становилось ни лучше, ни хуже. Той ночью, только я загасила свет со своей стороны и начала потихоньку засыпать, как услышала на чердаке, прямо над головой, чьи-то шаги, очень осторожные. Потом — словно кто-то шепчется. Потом такой звук, будто доски передвигают. И наконец, постукивание молотка, вбивающего гвозди.

Все это было очень странно, так как люк, ведущий на чердак, сделали всего неделю назад, да и потом, на чердаке если что и было, так это кучка овса, несколько маленьких вязанок, но ни одной доски. Я крикнула громко:

— Это кто там шумит наверху и мешает спать добрым христианам?

А затем перекрестилась и стала ждать... Но как только я заговорила, шум прекратился.

На следующее утро отправилась я на реку стирать простыни. От нас до Генди дороги нет, а только узкая тропинка, которая почти все время идет по склону, заросшему ольхой. Только я ступила на тропинку, как услышала за собою шаги, прерывистое дыхание и шум ветвей ольхи над головой. И что странно: я ясно узнала походку моего мужа — его походку, когда он был здоров и возвращался домой после работы на одной из окрестных ферм.

Я обернулась.

Никого!!!

Я провела все утро за стиркой.

На обратном пути я ничего не слышала. Но белье, которое я несла, стало давить на мои плечи такой тяжестью, что я бы поклялась, что полотно превратилось в свинец. Потом я поняла, что это значило. Среди этих простыней была та, что через три дня стала саваном для моего бедного мужа. И все эти три дня знамения следовали почти беспрерывно. В первую ночь сильно хлопала дверь, в дом проникал гул толпы, слышалось топанье множества ног вверх и вниз по лестнице. Следующей ночью — звук далеких колоколов, свет, горящий бледным пламенем у изголовья кровати, где мы спали, потом церковное пение, доносившееся с полей.

Я дошла до того, что не могла сомкнуть глаз.

Но самой ужасной стала последняя ночь. Мой муж, которому, казалось, не стало хуже, запретил мне сидеть возле него. Как только я убедилась, что он заснул, я тоже попыталась задремать. Но именно в этот момент раздался грохот телеги. Это было тем более странно, что по соседству с нашим домом не было никакой дороги. Когда мы здесь поселились, нам пришлось возить мебель на тачке. Однако было ясно, что повозка направляется именно к нашему дому. Скрип плохо смазанных осей становился все более отчетливым. Скоро я услышала его чуть ли не под навесом. Я поднялась на колени. В стене, у которой стояла наша банк-тоссель (banc-tossel) было слуховое окно. Я выглянула в него, думая, что увижу проезжающую телегу. Но увидела я лишь белое поле, освещенное луной, да черные деревья вдоль канавы. Оси, однако, продолжали скрипеть, а телега грохотать. Она проехала вокруг дома один раз, потом второй, потом третий. На третий раз раздался ужасающий стук в дверь. Муж проснулся: «Кто там?» Я не хотела его пугать и ответила: «Не знаю». Но сама я дрожала от страха. Надо думать, что от страха не умирают, раз я пережила ту ночь. Мой муж скончался на следующее утро, в субботу, когда колокола звонили десять часов.

Быки

Это было незадолго до «Великой революции». Я это знаю от своей матери, ей было тогда шестнадцать лет, и она никогда не лгала.

Она была коровницей на одной ферме в Бриё. Я не могла бы сказать точно, как называлась ферма, но она, должно быть, находилась недалеко от Ла Плэна. Помнится, хозяина звали Уанн. Человек он был почтенный, и сверх того — ученый. Он учился в коллеже в Пон-Круа, готовился стать священником. Но предпочел остаться хлебопашцем, поскольку, без сомнения, не чувствовал в себе призвания. Однако он не позабыл того, чему учился в молодости, и его уважали в округе за то, что он умел читать любые книги. Говорили даже, что он может общаться на любом языке с любым человеком.