Легенда о Смерти - Страница 16

Странная упряжка продолжала между тем двигаться своей дорогой. Ее таинственный возница даже головы не повернул.

Габ не стал их догонять. Когда они исчезли из виду, он в свою очередь тоже двинулся в сторону Кердренкенна и пришел туда полумертвый от страха.

— Что с тобой? — спросила его Мадлен Денес, видя его совсем разбитым.

Габ Лука рассказал ей, что с ним приключилось.

— Да все просто, — сказал ему на это жена. — Ты повстречался с Анку.

Габа бросило в жар.

На следующее утро он услышал, как в селе зазвонили церковные колокола. Хозяин Низилзи умер прошлой ночью, около десяти — половины одиннадцатого.

Видение Пьера Ле Рёна

Во времена, о которых я вам рассказываю, портных на селе было немного. Часто за нами приходили издалека. Да еще, чтобы нас заполучить, приходилось договариваться заранее, за несколько недель.

Я пообещал прийти поработать в Миниги, в трех лье от моего дома, на одной ферме, которая называлась Розвильенн.

Я тронулся в путь в воскресенье после обеда, сразу как закончилась вечерня в церкви, с тем чтобы прийти в Розвильенн к ужину. Меня попросили остаться на целую неделю. Я собирался начать работу с утра в понедельник.

— А, это вы, Пьер, — встретила меня Катрин Гамон, хозяйка, когда я вошел в кухню.

— Я, Катель... А что это я не вижу Марко, вашего мужа? Он что, еще не вернулся из села?

— Да он туда и не ходил... Вот уже две недели как слег и не шевелится.

И она показала на закрытую кровать у очага. Я подошел и, встав коленями на прикроватную скамью, раздвинул занавески. Старый Марко лежал неподвижно, вытянувшись во весь рост на постели. Лицо его было искажено болезнью. Я подумал про себя: «Лицо как у мертвого». Но я постарался улыбнуться и подбодрить его, как это обычно делают в подобных случаях.

— Эй, Марко, что это ты здесь делаешь? В твоем- то возрасте и с твоим характером!.. Так себе позволить свалиться, такой мужчина, крепкий как дуб!..

Он мне ответил что-то неразборчивое; он дышал с трудом, голос был такой слабый, что слов я не расслышал.

— Ну, как вы его нашли, Пьер? — спросила меня Катрин, когда я возвратился на свое место за столом рядом с работниками фермы.

— Э, — ответил я, — он, конечно, так себе, но у таких крепышей всегда найдутся какие-то силы в запасе.

Я не стал говорить, что у меня в уме мелькнуло, не желая пугать Катель. Отправляясь спать, я подумал: «Это конец!.. Не пройдет и недели... По правде сказать, Пьер, не сошьешь ты больше подштанников своему старому клиенту из Розвильенна».

С этими печальными мыслями я закутался в одеяло.

В Розвильенне со мной обращались не как с портным, а как с гостем. Вместо того чтобы уложить меня в кухне или на конюшне, как это часто было с моими собратьями, меня устраивали в лучшей комнате дома. Самая обширная комната еще тех времен, когда Розвильенн был замком, должно быть, служила залой. Узкая дверь, пробитая в стене башни, вела в кухню, а широкое и высокое старинное окно залы выходило во двор и раскрывалось от потолка до пола. Да, в этой комнате был пол, дубовый паркет, немного потертый, правда, запущенный, но вместе с остатками старинной живописи, проступающей кое-где на стенах, он придавал помещению благородный вид. Кровать была под балдахином и стояла напротив окна. Обычно, когда приходил час сказать всем «спокойной ночи», я останавливался на минутку на пороге комнаты и, прежде чем закрыть за собою дверь, говорил важным голосом обитателям Розвильенна, еще остававшимся в кухне:

— Приветствуйте маркиза де Наперсток-и-Игла, идущего в свою постель к мадам маркизе.

Эта простая шутка, или что-нибудь еще в этом роде, вызывала громкий хохот. И всякий раз утром, за ранним завтраком, у меня осведомлялись, как прошла ночь под балдахином. А я сочинял самые невероятные истории о визитах то Златовласой принцессы, то Среброрукой... Видите, что из всего этого получалось... И уверяю вас, никто там не грустил. Но в этот раз, как вы понимаете, и речи не было ни о принцессах, ни о маркизах. Тяжело было признаться самому себе, что близка та ночь, когда меня разбудят для того, чтобы присутствовать при последних минутах славного Марко. Он и вправду был хороший человек, Марко Гамон: услужливый, честный, отзывчивый. Я стал размышлять над всеми его добрыми качествами и не заметил, как заснул.

Сколько времени я проспал, не могу сказать. Только вдруг мне послышалось, что навощенный паркет скрипнул, словно кто-то передвигался по комнате. Я открыл глаза. Луна уже взошла. Было светло как днем. Я окинул взглядом комнату. Никого! Я хотел было снова нырнуть под одеяло, но почувствовал, как по плечам прошел холодок. Я взглянул на окно и увидел, что оно открыто. Я подумал, что забыл его закрыть перед сном. Подтянувшись к концу кровати, я уже было взялся рукой за створку, как вдруг там, во дворе, в двух шагах от меня, увидел человека, который шагал взад и вперед, заложив руки за спину, неспешным шагом, будто он кого-то ждал и прогуливался, чтобы скоротать время. Был он высокий, худой, лицо прикрыто широкой шляпой.

Посреди двора, возле колодца, стояла простая телега, запряженная двумя чахлыми лошадьми с такой длинной гривой, что она тянулась до земли и путалась в передних ногах. Сквозь редкие решетки бортов повозки свешивались изнутри ноги, руки, даже головы — человеческие головы, лица желтые, искаженные гримасами, отвратительные!

Нетрудно было догадаться, для какого мясника приготовлено это мясо! И поверьте, я рассказываю об этом дольше, чем я на это смотрел.

Бросив окно открытым, я вернулся в кровать на четвереньках: мне было очень страшно, как бы этот человек в шляпе меня не увидел и не услышал. Я зарылся в одеяло, но все-таки постарался устроить маленькую дырочку на уровне глаз, чтобы хоть что-то еще увидеть, сам оставаясь невидимым. Где-то в течение получаса человек в шляпе ходил туда-сюда мимо окна, отбрасывая каждый раз гигантскую тень на паркет.