— Черт возьми! — воскликнул один из них. — Придется нам отправляться в путь в недоброе для христианина время... Что скажешь, Жак?
— Да, Фанш, — ответил другой, — нехорошо топать по тропинкам в такой час, меня это не радует.
— Так в чем дело? — вмешалась хозяйка. — Оставайтесь ночевать!
И тут-то раскричалась служанка. Будет, мол, она еще заниматься приготовлением им постели, вместо того чтобы отправиться в собственную.
— Нет, вы только посмотрите на них! — говорила она насмешливо. — Оба молодые, здоровые, с крепкими кулаками, — и боятся идти ночью!.. И это о вас идет слава, что вы самые непобедимые в драках? А теперь я вижу, что это всего лишь слава!
— В драке, — отвечал Жак, — силой меряются с живыми. Их-то я не боюсь.
— А, так это вы мертвых боитесь? Да вы смеетесь надо мной? Успокойтесь. Мертвым хорошо там, где они есть. Они-то к вам цепляться не станут.
— Это не раз случалось, — сказал Фанш.
— Да, да, кумушкины россказни!
— Не говорите так, Катик, — произнесла хозяйка, которой не понравилось неверие служанки. — Вы накличете беду.
— Да уж слава Богу, меня этими глупостями не испугаешь! Я бы через кладбище прошла, как по большой дороге, и в любой час, что ночью, что днем!
Тут оба молодых человека закричали разом:
— Это на словах, а попробуй-ка на деле!
— Да хоть сейчас, коли хотите! — ответила им Катик: ее самолюбие было задето. — Давайте! Кладбище недалеко, только дорогу перейти! Спорим, что я трижды обойду вокруг церкви, с песней и не ускорив шага!
— Несчастная! Вы что, хотите нарваться на Анку?
— Нет, я просто хочу показать этим двум тупицам, что я — всего лишь женщина, а смелости у меня побольше, чем у них.
— Согласны, спорим, — отвечали Жак и Фанш, которым не очень-то понравилось, что их назвали тупицами. — Спорим, и будь что будет.
— Тогда пошли все за мной. Останетесь на ступеньках ограды и будете оттуда смотреть, чтобы все было без обману.
— Я, — заявила хозяйка, — никуда не пойду. Это все против воли Божьей!
Но ее муж пошел вместе с молодыми людьми. Все трое поднялись на ступеньки кладбищенской ограды и остались снаружи. А служанка Катик вошла внутрь и двинулась к церкви по песчаной дорожке между могилами.
Ночь была светлой, всходила луна.
Дойдя до церкви, Катик начала ее обходить, шагая размеренным шагом, как во время крестного хода. Слышался ее голос, чистый и свежий, как вода из источника, она пела красивый церковный гимн: «Слава тебе, Царица Небесная...»
Так она сделала первый круг, потом второй.
Хозяин кабачка сказал парням:
— Ну все, считайте, что она выиграла пари. Пойдем пропустим по стаканчику до ее возвращения.
И они вернулись в харчевню.
Катик тем временем начала третий круг.
Когда она проходила перед порталом церкви, она увидела, что центральная дверь широко открыта. Катик украдкой заглянула внутрь церкви. В нефе стоял катафалк, как это бывает в дни похорон или во время панихиды, а на катафалке был расстелен саван. Вокруг горели свечи в больших серебряных шандалах.
Катик тут же решила: «Это Жак и Фанш с досады вздумали меня напугать: зажгли свечи, бросили простыню на катафалк...»
Она тут же схватила простыню, быстро завершила круг и вернулась в харчевню.
— Вот вам ваша простыня. Я — стреляный воробей!
Хозяин и оба парня переглянулись, им показалось, что Катик помешалась.
— Не делайте удивленного вида, — сказала она им, — это же вы бросили полотно на катафалк и зажгли свечи. Меня на такую удочку не поймаешь.
— Катик, — ответил хозяин, — мы не только не были в церкви, но и на кладбище-то не входили.
— Увидите, это все плохо кончится! — отозвалась со своей постели хозяйка — она уже легла спать. — Ложитесь-ка рядом со мною, Катик, а завтра, послушайтесь меня, пойдите исповедуйтесь.
Хозяин кабачка увел молодых людей в свою комнату; Катик улеглась вместе с хозяйкой.
Ни та ни другая не могла заснуть. Всякий раз, когда Катик натягивала на себя одеяло, невидимые руки раскрывали ее. Она начала раскаиваться в своей проделке. С нетерпением ждала она утра. Как только рассвело, она поднялась и побежала в церковь. Ректор стоял в ризнице, натягивая стихарь к утренней мессе.
— Святой отец, — умоляюще сказала Катик, — исповедуйте меня поскорее.
Священник заставил ее преклонить колена здесь же, в ризнице. Она рассказала ему, не упуская ни малейшей детали, о том, что произошло ночью.
— Какой был час, дочь моя, — спросил он, — когда вы заметили открытую дверь?
— Полночь или около полуночи.
— Тогда приходите и сегодня в полночь на то же место. Принесите саван и захватите иголку и клубок толстых ниток. Расстелите саван на катафалке...
— Я не смогу, святой отец, я боюсь...
— Надо, дочь моя. Вы увидите, как на саван уляжется мертвец...
— Ой!
— И вы тотчас же завернете тело в саван и зашьете его.
— Я боюсь, господин ректор, лучше умереть...
— Не говорите этого, Катик. Если вы умрете теперь, вы будете осуждены навечно. Вчера надо было бояться, тогда вам нечего было бы бояться сегодня. Но не трусьте, вы не будете совсем одна — я буду рядом с вами.
— Спасибо, господин ректор!
— Постарайтесь шить быстро, очень быстро. Когда останется сделать три-четыре стежка, вы скажете громко, так чтобы я мог услышать: «Я закончила». Не забудьте это сделать — это главное!
— Я сделаю все точь-в-точь, господин ректор!
Незадолго до полуночи Катик была в церкви. Как и накануне, в центре нефа стоял катафалк, а в больших серебряных шандалах тлели свечи.